ИСЦЕЛЯЮЩАЯ ЭНЕРГИЯ ПЕСНИ
В творческих проектах, конкурсах,фестивалях, которые проводятся под эгидой Всероссийского общества инвалидов и фонда «Филантроп», задействовано немало видных деятелей культуры, имена которых у всех на слуху: это Иосиф Кобзон, Игорь Лученок, группа «Сябры», Людмила Рюмина, Анита Цой, Олег Митяев, Наталья Варлей, Дмитрий Харатьян, Юрий Чернов, Илья Глазунов и многие-многие другие. Три года назад к этой звездной плеяде примкнул еще один известный человек – питерский автор-исполнитель, действительный член Академии русской словесности и изящных искусств имени Г. Р. Державина Александр Николаевич Лобановский.
Достаточно назвать лишь два его произведения, которые пополнили сокровищницу российского песенного искусства, композицию «Сгорая, плачут свечи» и романс на стихи Николая Заболоцкого «Очарована, околдована», чтобы понять какая это творческая величина.
Три года назад его пригласила в жюри республиканского конкурса авторской песни представительница Коми республиканской организации ВОИ Надежда Елфимова (познакомилась с Лобановским на одном из бардовских фестивалей), и Александр Николаевич с удовольствием приехал в этот отдаленный, но близкий сердцу край. Председатель КРО ВОИ Маргарита Колпащикова оценила подходы и творческую энергию питерского барда, и теперь он сопричастен всему, что происходит на песенных подмостках общества инвалидов.
Музыкант признался, что он, не раздумывая, согласился принять участие в этих творческих форумах. «Во-первых, я в какой-то степени тоже принадлежу к сообществу «особенных» людей – у меня инвалидность, которую установили после обнаружения редкого заболевания костной системы, – поделился известный бард. – Во-вторых, авторская песня, талантливые люди, новые знакомства – само по себе это очень для меня интересно и притягательно». Сегодня мы предлагаем беседу с этим неординарным человеком, который много энергии и сил потратил для развития авторской песни как жанра.
– Александр Николаевич, творчество всегда начинается с чего-то – какое-то событие, случай или «простое» озарение послужило толчком к написанию первых строк. Откуда истоки ваших песен и стихов?
– Начну с предыстории. У меня в Бийске есть друг Саша, опытный человек, знающий жизнь, несколько инфарктов пережил. Так вот, в лихие 90-е он создал маленький кооператив – перевозил на грузовой машине из Целинограда в родной город зерно, этим и жил. В какой-то момент у него развилась болезнь рук, а ведь он шофер, баранку крутит. Как жить? Да и сын у него в одночасье обезножил. Видимо, было в их семье что-то на генном уровне. Знакомые ему подсказали – сходи, дескать, по такому-то адресу в Целинограде, там один парень живет, который на службе в Афганистане после жестокого ранения пережил клиническую смерть. А сейчас у него открылся дар – он людей лечит, всех, кто к нему обращаются – вылечивает. Саша пошел к этому целителю и после первого же сеанса почувствовал: правая-то рука, которая уж совсем одеревенела, шевелится! После второго визита – хворь совсем ушла. Потащил к парню своего сына – и тот встал на ноги! Чудо да и только!
Я потом сопоставил этот и другие факты, вспомнил ту же Вангу, и понял: многие такие необычные способности, в том числе и творческие, появляются у людей после каких-то потрясений, физических травм. Вспомнил и то, что дар сочинительства у меня открылся тоже после одного, можно сказать, драматического случая.
– И что же с вами произошло?
– В 1940 году на даче я поднимался по лестнице на второй этаж, расшалился, сорвался и бухнулся головой на деревянный пол первого этажа. Рассказал маме о своем «полете». «Ладно, раз сильно не ушибся – ничего страшного», – успокоила она меня.
Через несколько дней мы переехали с дачи домой в город. И вдруг мне захотелось сказать что-то стихами. Сначала одну строчку придумал, потом вторую, третью, четвертую... Я уже понимал, что такое стихи, знал, что такое рифма. Мама пела романсы, читала стихи. И я, конечно, все это впитывал. С тех пор я стал все время сочинять, вместе со стихами мне стали приходить «откуда-то» красивые мелодии – получались песни. Обычно поэты, композиторы к 40 годам или чуть позже «расплескивают» свой дар, уже не выдают ничего нового, лишь сами себя перепевают. Возьмем того же Юрия Антонова, у него изумительные песни, но все они написаны им где-то до 45-летнего возраста. А потом талант затухает. У меня же наоборот после 50 лет – произошел творческий расцвет, мне хочется писать и писать. Даже сейчас сочиняю до 50 песен в год. И чувствую, что по качеству я не сдаю. Наоборот все развивается – и стихи, и мелодии красивые приходят.
– А как вы пришли к тому, чтобы вынести свои песни на сцену, превратить свое умение сочинять в профессию?
– Знаете, жизнь моя богата на разные события. Одно время я хотел стать драматургом и даже слушал курс в литературном институте. В то время существовал лозунг – литература должна отображать реальную жизнь, людей труда. Я поехал в Осетию, там в поселке Бурун устроился на свинцово-цинковый рудник помощником взрывника. Работал целый год. Потом, на мой взгляд, написал хорошую пьесу – про горняков, про красоту этого горного края. Но тогда же я стал активно сочинять и петь свои песни. И это творчество захватило меня полностью, произошло переосмысление – что же такое песня, что она должна нести с собой? Собственно, первые свои стихи на музыку я положил еще в 1950 году. Но честно скажу, это были скорее полуэстрадные песенки, похожие на то, что звучало по радио, хоть и с налетом бардовской манеры, но вот тематика… «Возьми меня с собой», «Отправимся в путь» и тому подобное. А вот в Осетии песни стали такими – настоящими, не подражательскими, что их уже, как мне показалось, смело можно было выносить на широкую публику.
– И когда же это произошло?
– Я уже в то время был достаточно популярен, моя песня «Сенокос» гремела на дискотеках на всю страну, «Бабье лето» тоже была у всех на слуху. Я ходил в вишневом свитерочке с гитарой. И такой мой внешний вид чуть было не стоил мне карьеры. Когда совет филармонии обсуждал состав творческой бригады, кто-то из принимающих сказал: «Этот человек с гитарой внешне почти как автор самодеятельных песен». «Почему «как», – проговорился директор нашей группы, – это не артист под жанр самодеятельной песни, он сам является таковым – сочиняет песни». Принимающие перепугались. Вмиг отправились в обком партии и стали там решать вопрос – а можно ли мне вообще выступать, кто эти песни утвердил? Я знал, что в те годы Брежневу доложили, что сейчас появились мальчики с гитарами, поют свои песни. Якобы, он «распорядился» так: если это хорошие песни, пусть филармония как-то реагирует, дает авторам возможность выступать, если дурацкие – надо запрещать. После звонка в Москву, скорее всего, работникам зауральской филармонии рассказали о брежневских рекомендациях. И вот выходит директор группы и сообщает: разрешили принимать участие в концертах по области, а вот в городе почему-то – нельзя!
Так я после Александра Вертинского стал первым автором-исполнителем с соответствующей записью в трудовой книжке. Стал работать в этом жанре, Можно сказать, восстановил его на эстраде.
– Вам, я знаю, принадлежит и еще одно открытие – вы первый сумели «ввинтить» в афишу слово бард. Как это произошло?
– Богатый язык русский для обозначения нашего жанра, к сожалению, не дал никакого слова. Таких людей, как я, у нас то автором самодеятельных песен называли и называют до сих пор, то автором непрофессиональных песен, то автором-исполнителем гитарных песен, туристских песен. В других же языках определения поющих собственную музыку и стихи людей давно существуют: трубадур, менестрель, акын, бард. Я поначалу решил такое слово изобрести. Было несколько вариантов, скажем, певник, песняр. Но чувствовал, что это все не то. Все-таки старинное кельтское слово бард подходило лучше всего. И решил я это слово в своей афише указать. А мне говорят устроители концертов – с ума сошли, что за бард – откуда, зачем? И как я ни пытался присобачить слово бард в объявлениях – никто не разрешал. В 1987 году пошло послабление, я стал себя называть бардом и в афиши вставлять это слово. Правда, до сих пор люди путают – если с гитарой человек вышел на сцену – это бард, а если с гармошкой или аккордеоном, то не бард. Это неверно. Бард – это человек, который мыслит музыкальными и поэтическими художественными образами и плюс к этому сам исполняет свои произведения. А с помощью каких музыкальных инструментов он себе аккомпанирует – это не важно. Может быть, пишет эстрадные песни – как Олег Газманов. Андрей Макаревич или Юрий Шевчук – авторы-исполнители, пишущие рок. Есть фолк-барды, частушечные барды. Думаю, в России слово бард прижилось вот еще благодаря чему. Один мой знакомый профессор из Америки, который занимается русской культурой, как-то мне заявил, что такого массового явления, как бардовская песня, такой широты и полноты раскрытия души через песню нигде больше в мире не встречается – только в России. Сейчас людей, сочиняющих песни, очень много. Другое дело, не все они становятся на профессиональные рельсы. Но бардовская песня была и остается массовым явлением.
– Но некоторые сочинители не гнушаются прибрать к рукам и чужие произведения. Такой случай произошел с вашими песнями. Как это произошло?
– Да, это было лет двадцать с лишним назад. Друзья стали надо мной подтрунивать: «Что же ты, Саша, нас все время обманывал? Вся страна поет «Очарована, околдована», «Сгорая, плачут свечи», заучивая их с пластинок Михаила Звездинского. А ты нам говорил, что, вроде, эти песни – твои». Действительно, этот певец бессовестным образом присвоил несколько моих песен. Я как-то даже на концерт Звездинского сходил, чтобы узнать, какими комментариями он снабжает украденные произведения? «Эти песни я пишу для вас, мои дорогие слушатели», – говорил он без зазрения совести. Я не стал подходить к нему и выяснять закулисно, как он посмел присвоить мои песни. За меня это сделало Российское агентство по авторским правам (РААП), вычислив музыкального воришку и в судебном порядке потребовав от Звездинского доказательств своего авторства на некоторые исполняемые и тиражируемые им песни. Юристам РААП было легко уличить Михаила не в плагиате даже – прямом воровстве музыкального материала. Дело в том, что в 1969 году мои песни, написанные для литературно-музыкальной композиции Альфреда Тальковского «Мое поколение», были зарегистрированы авторским обществом. Вот они – документы, а что они могли услышать от Звездинского? Лишь жалкий лепет: «Я эти песни услышал в альбомах Аркадия Северного, думал, что они народные». Однако вся эта история никаких особых дивидендов мне не принесла: песням вернули истинное имя автора, и только. А вот материальной компенсации не было никакой.
– И до сих пор эти ваши песни и многие другие радуют людей всех возрастов. Перед кем больше всего вам приятно выступать?
– Перед теми, кто по-настоящему любит поэтическую песню. Я часто даю благотворительные концерты – люди подходят после выступления, благодарят. Вспоминают: «Как-то ко мне попала магнитофонная катушка, я послушал ваши песни и после этого даже жизнь моя пошла по-другому – более осознанно, что ли». Как-то я выступал на курорте Аршан, что недалеко от Байкала, люди потом говорили – что песни мои обладают исцеляющей силой. Действительно, то, что делаю я и другие барды, можно назвать арттерапией. Раз уж нас родила природа и дала такой талант, мы должны оправдывать свое предназначение и нести свое творчество людям.
Маргарита Колпащикова, Владимир Гаранин и Александр Лобановский
Беседовал Владимир ГАРАНИН
г. Казань
Достаточно назвать лишь два его произведения, которые пополнили сокровищницу российского песенного искусства, композицию «Сгорая, плачут свечи» и романс на стихи Николая Заболоцкого «Очарована, околдована», чтобы понять какая это творческая величина.
Три года назад его пригласила в жюри республиканского конкурса авторской песни представительница Коми республиканской организации ВОИ Надежда Елфимова (познакомилась с Лобановским на одном из бардовских фестивалей), и Александр Николаевич с удовольствием приехал в этот отдаленный, но близкий сердцу край. Председатель КРО ВОИ Маргарита Колпащикова оценила подходы и творческую энергию питерского барда, и теперь он сопричастен всему, что происходит на песенных подмостках общества инвалидов.
Музыкант признался, что он, не раздумывая, согласился принять участие в этих творческих форумах. «Во-первых, я в какой-то степени тоже принадлежу к сообществу «особенных» людей – у меня инвалидность, которую установили после обнаружения редкого заболевания костной системы, – поделился известный бард. – Во-вторых, авторская песня, талантливые люди, новые знакомства – само по себе это очень для меня интересно и притягательно». Сегодня мы предлагаем беседу с этим неординарным человеком, который много энергии и сил потратил для развития авторской песни как жанра.
– Александр Николаевич, творчество всегда начинается с чего-то – какое-то событие, случай или «простое» озарение послужило толчком к написанию первых строк. Откуда истоки ваших песен и стихов?
– Начну с предыстории. У меня в Бийске есть друг Саша, опытный человек, знающий жизнь, несколько инфарктов пережил. Так вот, в лихие 90-е он создал маленький кооператив – перевозил на грузовой машине из Целинограда в родной город зерно, этим и жил. В какой-то момент у него развилась болезнь рук, а ведь он шофер, баранку крутит. Как жить? Да и сын у него в одночасье обезножил. Видимо, было в их семье что-то на генном уровне. Знакомые ему подсказали – сходи, дескать, по такому-то адресу в Целинограде, там один парень живет, который на службе в Афганистане после жестокого ранения пережил клиническую смерть. А сейчас у него открылся дар – он людей лечит, всех, кто к нему обращаются – вылечивает. Саша пошел к этому целителю и после первого же сеанса почувствовал: правая-то рука, которая уж совсем одеревенела, шевелится! После второго визита – хворь совсем ушла. Потащил к парню своего сына – и тот встал на ноги! Чудо да и только!
Я потом сопоставил этот и другие факты, вспомнил ту же Вангу, и понял: многие такие необычные способности, в том числе и творческие, появляются у людей после каких-то потрясений, физических травм. Вспомнил и то, что дар сочинительства у меня открылся тоже после одного, можно сказать, драматического случая.
– И что же с вами произошло?
– В 1940 году на даче я поднимался по лестнице на второй этаж, расшалился, сорвался и бухнулся головой на деревянный пол первого этажа. Рассказал маме о своем «полете». «Ладно, раз сильно не ушибся – ничего страшного», – успокоила она меня.
Через несколько дней мы переехали с дачи домой в город. И вдруг мне захотелось сказать что-то стихами. Сначала одну строчку придумал, потом вторую, третью, четвертую... Я уже понимал, что такое стихи, знал, что такое рифма. Мама пела романсы, читала стихи. И я, конечно, все это впитывал. С тех пор я стал все время сочинять, вместе со стихами мне стали приходить «откуда-то» красивые мелодии – получались песни. Обычно поэты, композиторы к 40 годам или чуть позже «расплескивают» свой дар, уже не выдают ничего нового, лишь сами себя перепевают. Возьмем того же Юрия Антонова, у него изумительные песни, но все они написаны им где-то до 45-летнего возраста. А потом талант затухает. У меня же наоборот после 50 лет – произошел творческий расцвет, мне хочется писать и писать. Даже сейчас сочиняю до 50 песен в год. И чувствую, что по качеству я не сдаю. Наоборот все развивается – и стихи, и мелодии красивые приходят.
– А как вы пришли к тому, чтобы вынести свои песни на сцену, превратить свое умение сочинять в профессию?
– Знаете, жизнь моя богата на разные события. Одно время я хотел стать драматургом и даже слушал курс в литературном институте. В то время существовал лозунг – литература должна отображать реальную жизнь, людей труда. Я поехал в Осетию, там в поселке Бурун устроился на свинцово-цинковый рудник помощником взрывника. Работал целый год. Потом, на мой взгляд, написал хорошую пьесу – про горняков, про красоту этого горного края. Но тогда же я стал активно сочинять и петь свои песни. И это творчество захватило меня полностью, произошло переосмысление – что же такое песня, что она должна нести с собой? Собственно, первые свои стихи на музыку я положил еще в 1950 году. Но честно скажу, это были скорее полуэстрадные песенки, похожие на то, что звучало по радио, хоть и с налетом бардовской манеры, но вот тематика… «Возьми меня с собой», «Отправимся в путь» и тому подобное. А вот в Осетии песни стали такими – настоящими, не подражательскими, что их уже, как мне показалось, смело можно было выносить на широкую публику.
– И когда же это произошло?
– Я уже в то время был достаточно популярен, моя песня «Сенокос» гремела на дискотеках на всю страну, «Бабье лето» тоже была у всех на слуху. Я ходил в вишневом свитерочке с гитарой. И такой мой внешний вид чуть было не стоил мне карьеры. Когда совет филармонии обсуждал состав творческой бригады, кто-то из принимающих сказал: «Этот человек с гитарой внешне почти как автор самодеятельных песен». «Почему «как», – проговорился директор нашей группы, – это не артист под жанр самодеятельной песни, он сам является таковым – сочиняет песни». Принимающие перепугались. Вмиг отправились в обком партии и стали там решать вопрос – а можно ли мне вообще выступать, кто эти песни утвердил? Я знал, что в те годы Брежневу доложили, что сейчас появились мальчики с гитарами, поют свои песни. Якобы, он «распорядился» так: если это хорошие песни, пусть филармония как-то реагирует, дает авторам возможность выступать, если дурацкие – надо запрещать. После звонка в Москву, скорее всего, работникам зауральской филармонии рассказали о брежневских рекомендациях. И вот выходит директор группы и сообщает: разрешили принимать участие в концертах по области, а вот в городе почему-то – нельзя!
Так я после Александра Вертинского стал первым автором-исполнителем с соответствующей записью в трудовой книжке. Стал работать в этом жанре, Можно сказать, восстановил его на эстраде.
– Вам, я знаю, принадлежит и еще одно открытие – вы первый сумели «ввинтить» в афишу слово бард. Как это произошло?
– Богатый язык русский для обозначения нашего жанра, к сожалению, не дал никакого слова. Таких людей, как я, у нас то автором самодеятельных песен называли и называют до сих пор, то автором непрофессиональных песен, то автором-исполнителем гитарных песен, туристских песен. В других же языках определения поющих собственную музыку и стихи людей давно существуют: трубадур, менестрель, акын, бард. Я поначалу решил такое слово изобрести. Было несколько вариантов, скажем, певник, песняр. Но чувствовал, что это все не то. Все-таки старинное кельтское слово бард подходило лучше всего. И решил я это слово в своей афише указать. А мне говорят устроители концертов – с ума сошли, что за бард – откуда, зачем? И как я ни пытался присобачить слово бард в объявлениях – никто не разрешал. В 1987 году пошло послабление, я стал себя называть бардом и в афиши вставлять это слово. Правда, до сих пор люди путают – если с гитарой человек вышел на сцену – это бард, а если с гармошкой или аккордеоном, то не бард. Это неверно. Бард – это человек, который мыслит музыкальными и поэтическими художественными образами и плюс к этому сам исполняет свои произведения. А с помощью каких музыкальных инструментов он себе аккомпанирует – это не важно. Может быть, пишет эстрадные песни – как Олег Газманов. Андрей Макаревич или Юрий Шевчук – авторы-исполнители, пишущие рок. Есть фолк-барды, частушечные барды. Думаю, в России слово бард прижилось вот еще благодаря чему. Один мой знакомый профессор из Америки, который занимается русской культурой, как-то мне заявил, что такого массового явления, как бардовская песня, такой широты и полноты раскрытия души через песню нигде больше в мире не встречается – только в России. Сейчас людей, сочиняющих песни, очень много. Другое дело, не все они становятся на профессиональные рельсы. Но бардовская песня была и остается массовым явлением.
– Но некоторые сочинители не гнушаются прибрать к рукам и чужие произведения. Такой случай произошел с вашими песнями. Как это произошло?
– Да, это было лет двадцать с лишним назад. Друзья стали надо мной подтрунивать: «Что же ты, Саша, нас все время обманывал? Вся страна поет «Очарована, околдована», «Сгорая, плачут свечи», заучивая их с пластинок Михаила Звездинского. А ты нам говорил, что, вроде, эти песни – твои». Действительно, этот певец бессовестным образом присвоил несколько моих песен. Я как-то даже на концерт Звездинского сходил, чтобы узнать, какими комментариями он снабжает украденные произведения? «Эти песни я пишу для вас, мои дорогие слушатели», – говорил он без зазрения совести. Я не стал подходить к нему и выяснять закулисно, как он посмел присвоить мои песни. За меня это сделало Российское агентство по авторским правам (РААП), вычислив музыкального воришку и в судебном порядке потребовав от Звездинского доказательств своего авторства на некоторые исполняемые и тиражируемые им песни. Юристам РААП было легко уличить Михаила не в плагиате даже – прямом воровстве музыкального материала. Дело в том, что в 1969 году мои песни, написанные для литературно-музыкальной композиции Альфреда Тальковского «Мое поколение», были зарегистрированы авторским обществом. Вот они – документы, а что они могли услышать от Звездинского? Лишь жалкий лепет: «Я эти песни услышал в альбомах Аркадия Северного, думал, что они народные». Однако вся эта история никаких особых дивидендов мне не принесла: песням вернули истинное имя автора, и только. А вот материальной компенсации не было никакой.
– И до сих пор эти ваши песни и многие другие радуют людей всех возрастов. Перед кем больше всего вам приятно выступать?
– Перед теми, кто по-настоящему любит поэтическую песню. Я часто даю благотворительные концерты – люди подходят после выступления, благодарят. Вспоминают: «Как-то ко мне попала магнитофонная катушка, я послушал ваши песни и после этого даже жизнь моя пошла по-другому – более осознанно, что ли». Как-то я выступал на курорте Аршан, что недалеко от Байкала, люди потом говорили – что песни мои обладают исцеляющей силой. Действительно, то, что делаю я и другие барды, можно назвать арттерапией. Раз уж нас родила природа и дала такой талант, мы должны оправдывать свое предназначение и нести свое творчество людям.
Маргарита Колпащикова, Владимир Гаранин и Александр ЛобановскийБеседовал Владимир ГАРАНИН
г. Казань
